«Плач о Борисе и Глебе» впервые опубликован в парижском «Возрождении» 1928 г., в рождественской номере с иллюстрациями М. Добужинского. Образ юных страстотерпцев, погибших от рук брата, давно волновал автора, что ясно из значимого образа бланковской церкви святых Бориса и Глеба в романе 1923-25 годов «Золотой узор» и в тетралогии «Путешествие Глеба». Авторское определение «плач» указывает на переосмысление житийного канона [1], существующего при запечатлении святых, и одновременно на связь с древнерусским «методом «преображения жизни», определяющим построение и «светлого мира» идеала и противостоящего ему мира зла» (В. Адрианова-Перетц). Однако, перенесший Гражданскую войну, «взорвавшую» мифологическую основу бытия наружу, автор подспудно воспроизводит и древнейший языческий архетип. Но зайцевский финал вполне следует письменной христианской традиции, особенно анонимного «Сказания о Борисе и Глебе», в котором братья принимают смерть «съкрушенъмь сьрдьцьмь, а душею радостьною»: «Плачьте над земным их уделом. Радуйтесь горнему».